Константин Душенко - Лучшие мысли и изречения древних в одном томе
«Контроверсии», X, 2, 6
Изучи лишь красноречие, от него легко перейти к любой науке.
«Контроверсии»
Никогда подражателю не сравниться со своим образцом. ‹…› Копия всегда ниже оригинала.
«Контроверсии»
* Марку Антонию Цицерон не враг, а угрызение совести.
«Свазории» («Убеждения»), 6, 9
Тацит
Публий Корнелий Тацит (ок. 55 – ок. 120), государственный деятель и историк.
Деяния Тиберия и Гая [Калигулы], а также Клавдия и Нерона, покуда они были всесильны, из страха перед ними были излагаемы лживо, а когда их не стало – под воздействием оставленной ими по себе еще свежей ненависти.
«Анналы», I, 1
Без гнева и пристрастия. (Девиз историка.)
«Анналы», I, 1
Единожды потрясенные души легко склоняются к суевериям.
«Анналы», I, 28
Со временем [дурные] толки теряют свою остроту, а побороть свежую ненависть чаще всего не под силу и людям, ни в чем не повинным.
«Анналы», II, 77
Громче всех оплакивают смерть Германика те, кто наиболее обрадован ею.
«Анналы», II, 77
Превознося старину, мы недостаточно любопытны к недавнему прошлому.
«Анналы», II, 88
Правители смертны – государство вечно.
«Анналы», III, 6
Большие события всегда остаются загадочными, ибо одни, что бы им ни довелось слышать, принимают это за достоверное, тогда как другие считают истину вымыслом, а потомство еще больше преувеличивает и то и другое.
«Анналы», III, 19
Больше всего законов было издано в дни наибольшей смуты в республике.
«Анналы», III, 27
Я считаю главнейшей обязанностью анналов сохранить память о проявлениях добродетели и противопоставить бесчестным словам и делам устрашение позором в потомстве.
«Анналы», III, 65
Медленно, но зато верно.
«Анналы», III, 66
* Страх ослабляет даже искушенное красноречие.
«Анналы», III, 67
Во главе погребальной процессии несли изображения двенадцати знатнейших родов ‹…›. Но ярче всех блистали Кассий и Брут – именно потому, что их изображений не было видно.
«Анналы», III, 76
В век порчи нравов чрезмерно льстить и совсем не льстить одинаково опасно.
«Анналы», IV, 17
Благодеяния приятны лишь до тех пор, пока кажется, что за них можно воздать равным; когда же они намного превышают такую возможность, то вызывают вместо признательности ненависть.
«Анналы», IV, 18
Оставленное без внимания забывается, тогда как навлекшее гнев [правителя] кажется справедливым.
«Анналы», IV, 34
Потомство воздает каждому по заслугам. ‹…› Тем больше оснований посмеяться над недомыслием тех, которые, располагая властью в настоящем, рассчитывают, что можно отнять память даже у будущих поколений.
«Анналы», IV, 35
Толпе свойственно приписывать всякую случайность чьей-либо вине.
«Анналы», IV, 64
Непреклонными были требования закона вначале, [но], как это почти всегда бывает ‹…›, под конец никто не заботился об их соблюдении.
«Анналы», VI, 17
Все, ‹…› что почитается очень старым, было когда-то новым. ‹…› И то, что мы сегодня подкрепляем примерами, также когда-нибудь станет примером.
«Анналы», XI, 24
Единственное средство против нависших опасностей – сами опасности.
«Анналы», XI, 26
Тем, кто ни в чем не повинен, благоразумие не во вред, но явные бесчинства могут найти опору лишь в дерзости.
«Анналы», XI, 26
Мысль о браке [при живом муже] ‹…› привлекла ее [Мессалину] своей непомерной наглостью, в которой находят для себя последнее наслаждение растратившие все остальное.
«Анналы», XI, 26
[Об Агриппине, матери Нерона: ] Она желала доставить сыну верховную власть, но терпеть его властвования она не могла.
«Анналы», XII, 64
Все запретное слаще.
«Анналы», XIII, 12
[К Аникету, убийце его матери, Нерон] проявлял мало расположения, а в дальнейшем проникся глубокою ненавистью, ибо пославшие на преступления видят в их исполнителях живой укор для себя.
«Анналы», XIV, 62
Добытая домогательствами хвала должна преследоваться с не меньшей решительностью, чем злокозненность, чем жестокость.
«Анналы», XV, 21
Наше старание нравиться часто влечет за собой более пагубные последствия, нежели возбуждение нами неудовольствия.
«Анналы», XV, 21
Жажда господства ‹…› берет верх над всеми остальными страстями.
«Анналы», XV, 53
Ожидание несметных богатств стало одной из причин обнищания государства.
«Анналы», XVI, 3
* * *[Одни и] те же люди ‹…› любят безделье и ‹…› ненавидят покой.
«Германия» («О происхождении германцев и местоположении Германии»), 15
Добрые нравы имеют ‹…› большую силу, чем хорошие законы.
«Германия», 19
Женщинам приличествует оплакивать, мужчинам – помнить.
«Германия», 27
От поспешности недалеко и до страха, тогда как медлительность ближе к подлинной стойкости.
«Германия», 30
* * *Посредственных поэтов не знает никто, хороших знают немногие.
«Диалог об ораторах», 10
[Об ораторах времен империи: ] Обреченные льстить, они никогда не кажутся властителям в достаточной мере рабами, а нам – достаточно независимыми.
«Диалог об ораторах», 13
Мало не быть больным; я хочу, чтобы человек был смел, полнокровен, бодр; и в ком хвалят только его здоровье, тому рукой подать до болезни.
«Диалог об ораторах», 23
* Люди устроены природою таким образом, что, находясь в безопасности, они любят следить за опасностями, угрожающими другому.
«Диалог об ораторах», 37
Великое и яркое красноречие – дитя своеволия, которое неразумные называют свободой; оно неизменно сопутствует мятежам, подстрекает предающийся буйству народ, безрассудно, самоуверенно; в благоустроенных государствах оно вообще не рождается. Слышали ли мы хоть об одном ораторе у лакедемонян, хоть об одном у критян? А об отличавших эти государства строжайшем порядке и строжайших законах толкуют и посейчас. Не знаем мы и красноречия македонян и персов и любого другого народа, который удерживался в повиновении твердой рукою.
«Диалог об ораторах», 40
Пусть каждый пользуется благами своего века, не порицая чужого.
«Диалог об ораторах», 41
* * *Мы ‹…› явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собой ничем не ограниченная свобода, то мы – такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было бы столько же в нашей власти, как безмолвствовать.
«Жизнеописание Юлия Агриколы», 2
Лишь в малом числе пережили мы их [казненных] и, я бы сказал, даже самих себя, изъятые из жизни на протяжении стольких, и притом лучших, лет.
«Жизнеописание Юлия Агриколы», 3
Не всегда молва заблуждается, порой и она делает правильный выбор.
«Жизнеописание Юлия Агриколы», 9
Для подчиненных одинаково пагубны как раздоры между начальниками, так и единодушие их.
«Жизнеописание Юлия Агриколы», 15
Во всякой войне ‹…› удачу каждый приписывает себе, а вину за несчастья возлагают на одного.
«Жизнеописание Юлия Агриколы», 27
Все неведомое кажется особенно драгоценным.
«Жизнеописание Юлия Агриколы», 30
Создав пустыню, они говорят, что принесли мир. (Британцы о римлянах.)
«Жизнеописание Юлия Агриколы», 30
Боязнь и устрашение – слабые скрепы любви: устранить их – и те, кто перестанет бояться, начнут ненавидеть.
«Жизнеописание Юлия Агриколы», 32
